Ничья земля - Страница 85

Строй молчал. На четвертом часу тренировки под июльским крымским солнцем смеяться не хотелось.

– Запомните, лучше застрелить сотню гражданских, чем умереть самому. Вы должны стрелять раньше, чем подумаете. Тогда есть шанс выжить. Иначе – его нет. А на обучение каждого из вас держава потратила не один десяток тысяч рублей.

Он сделал паузу и обвел строй глазами. Он улыбался, а взгляд оставался холодным.

– Но мне на это насрать. Дело не в том, сколько это стоило. Вы – все вы, мои дети!

Мангуст повысил тон. Голос его разносился над выжженным солнцем плацем, над полосой препятствий, над макетным городком, над замершим строем одетых в черную тропическую форму курсантов.

В раскаленной анилиновой сини над их головами кружили два перепелятника. Ни облачка. Только легкий ветерок трепал целлофановую обертку от сигаретной пачки, зацепившуюся за репейник у самой курилки. И ее шелест был единственным звуком, кроме голоса Мангуста и его шагов, которые гулко разносились над плацем.

– Вы – мои дети и я должен научить вас выживать в любой остановке. На земле, под водой и в воздухе. Если для того, чтобы выжить надо убить – вы должны уметь это делать. Не думать, не распускать сопли, а рвать зубами, душить, стрелять, резать ножом – все равно как. И все равно кого. Ваша задача – выжить и выполнить задание. Нести смерть – это часть вашей профессии. А моя работа – сделать так, чтобы вы умели это делать. Как воевать с природой вас научит ваш преподаватель по выживанию в экстремальных условиях. Я научу вас, как выживать в условиях боевых, воюя с людьми. Не в классических боевых условиях, а именно в тех, в каких вам предстоит работать – где нет диспозиций, правил и артподготовки. Где армия – это только вы, и, если повезет, еще пара ваших друзей. И помощи ждать неоткуда: Родина далеко и поможет только добрым советом перед отъездом, да деньгами на памятник.

Он остановился, развернулся легко, на носках, даже каблуками прищелкнул, отчего в воздух у его ног взвилось облачко рыжеватой пыли, тут же осевшее на начищенные ботинки.

– Итак, товарищи курсанты! Слушай мою команду. Зачетное прохождение комплекса – семь минут. Кто не вложится – пойдет повторно. До победы. В «макетке» – норматив – стопроцентное попадание. В кого – мне похер. Сто процентов! Понятно?

– Так точно, товарищ старший инструктор! – рявкнули пятнадцать молодых, пересохших от жары, глоток.

– Гусь, Кудрявый, Умка! Первая тройка! Остальным готовиться. Отойти в тень!

Строй довольно загудел.

– Кулёк! – приказал Мангуст. – За минеральной водой, бегом. Возьмешь сумку – холодильник. Скажешь, я прислал. Первая тройка – готовы? Время пошло!

Сейчас не было жары – было холодно и промозгло. Не было полосы препятствий, и примитивной, но действенной для выработки навыков «макетки». Гуся и Кудрявого тоже не было.

Гусь остался в сельве, вместе со своим партизанским отрядом и о его судьбе Сергеев узнал только спустя много лет, от Истомина, вместо которого Гусь туда и отправился. Истомин даже хранил вырезку из газеты, сообщающей, что правительственными войсками в ходе операции уничтожена банда, в составе которой были наемники из Иностранного легиона. Хотя какой там Иностранный легион, откуда у Гуантьеса могли быть деньги на наемников? Родина сказала надо, и Гусь остался гнить в джунглях, расстрелянный, с отрезанными ушами. Была у правительственных войск такая добрая привычка – собирать трофеи. За пару ушей давали пятьдесят американских долларов.

А Кудрявый… Кудрявый был вместе с Михаилом на том самом сухогрузе в Красном море. Были на нем бумаги из архивов – очень секретных архивов датированных 1938 годом. Таких секретных, что и видеть-то их живым людям не полагалось, не то, что читать. Как они оказались на корабле – Сергеев не знал. Кто их продал и кому продал – тоже. Достаточно было того, что кто-то, кому было очень надо, об этом узнал. Не было времени искать несколько папок на огромном сухогрузе – на все про все времени было с полуночи до рассвета. Вот и случился пожар. И экипаж погиб. Весь. До единого человека. Погиб, потому, что один человек из этого экипажа знал о грузе, а вот кто именно знал – выяснить не удалось. Никто из двадцати трех человек не спасся. Была в этом, конечно, странность, но чего только не случается в море?

А Кудрявый погиб, сгорел заживо. Свою группу Сергеев вывел и сумел эвакуировать. Брови и ресницы, правда, у всех отрастали очень долго. Но он вывел своих ребят – и слава Богу! А об остальном Сергеев старался не вспоминать.

Сейчас все было проще. Не было пылающего в ночи, как факел, сухогруза, не было прыгающих по волнам резиновых лодчонок и туши субмарины, всплывшей из глубины им навстречу тоже не было.

Зато – был провал в земле, похожий на траншею, несколько метров расстояния до врана и шансы пятьдесят на пятьдесят. Высокие шансы, если рассуждать, как Мангуст. Если работают рефлексы. Только одно «но»: было Михаилу на пару десятков лет больше, чем было тогда.

Сергеев не прекратил двигаться ни на миг, даже с шага не сбился, ныряя вперед и левее, чтобы противник не успел развернуть ствол в его сторону. Уже падая на левое плечо для полукувырка, потянул за спуск автомата. «Калаш» выплюнул струю огня и свинца. Над ухом загрохотало – противник тоже успел выстрелить. Михаил, как еж, свернувшийся в клубок, поменял траекторию движения и вскочил на ноги разыскивая цель стволом автомата.

Боли он не чувствовал – значит пролетело мимо. Но не факт – выброс адреналина был такой, что боли он мог и не почувствовать. А вот он не промазал. Противник лежал ничком. Пули прошли навылет, разорвав в клочья бушлат на его спине. Из отверстий торчали клочья ваты. Но он был еще жив и сучил ногами, обутыми в полусапоги, словно старался убежать.